На пороге чужой зимы

     Чем пахнет зима?
С остальными временами года как-то понятнее. За долгое время у меня так и не устоялся образ запаха зимы... Зато с детства знаю запах старости. Она пахнет лекарствами.

Несонет М... №3


Пожелания долгих лет,
Люди в новом на старых снимках,
На беззлобный вопрос злой ответ,
Словно пакостный тост на поминках.

Я под знаком былой любви,
Потерялся как кот за забором.
Сердца стук, разрывая швы,
Как винтовочным лязгал затвором.

След любви на исходе дней
Дарит память былого удушья...
Жизнь прошла, жалей не жалей,
Память детства не станет лучше.

Я не встану уже с колен,
Я не буду просить прощенья,
Я не жалую памяти тлен,
Я в плену одного виденья...

Ты являлась в горячечных снах,
Все проходит, сжигая время.
Знаю точно - я вертопрах,
Для судьбы не посеявший семя.

Так хотел от тебя детей,
Но случилось совсем иначе...
Я с другой на закате дней,
Я люблю тебя и не плачу.

Сонет №7

      Холодно.

      Декабрь пришел, как и тысячи лет подряд. Ничего особенного. Я дописал стихи, начатые два года назад. От первоначального варианта осталась одна строчка, которая так и болталась в сознании все это время.

      Любовь - самое важное, что случилось в моей жизни. Мама, синий простор тайги, высокая тринадцатилетняя девочка с ясными глазами, заснеженные горы Закавказья и желтая уже в июне трава на каменистых склонах. Мои неспокойные чувства в разные годы будили разные мысли. Обычно неправильные.


Сонет № 7

За последним закатом, сгорая дотла,
Сны и ночь не становятся былью.
Тяжкий сон, пот и горечь и синяя мгла
Рассыпаются серою пылью.

В блудных снах догоревший рассвет
Гасит солнце сияющей дымкой,
Седина - потерявшийся цвет,
Старый стул с переломленной спинкой.

Новый день не настанет в опавшей листве,
Сон вернется пронзительной синью,
Белый иней укроет в засохшей траве
Горечь солнца осенней полынью.

Мягкий снег укрывает босые ступни,
Звезды гаснут, как в поле пустые огни...

Сонет № 17

    Блуждая в прошедших и нынешних днях, случайно сталкиваюсь с необычайным. 

    В маленьком московском сквере на берегу Яузы в мокрой листве под деревом кто то уложил огромного игрушечного льва. Чья судьба воплотилась в этой безумной и грустной картине? Чья любовь? Кто вынес под взгляды случайных прохожих свою мокрую жизнь?

Я написал самодельный сонет.

Сонет № 17

В осени запах плесени,   

В осени запах последних грибов,    

В осени свет увядающей вечности,

В осени отсвет немеркнущих снов.

Осень приходит дорогой нечистой, 

Слякотью влажной и прелой листвой,

Маленьким солнцем, луной серебристой, 

Долгой прогулкой с забытой весной.

Осень уходит под снежными вихрями,

Осень приносит дыханье зимы, 

Осень коснется губами любимыми,

Осень узнает, как счастливы мы...

Осень едина с ушедшей весною,

Осень ненастная стала родною...

Сонет №5

       Всего лишь годы безумно бегущего времени, пара рюмок столь ценимого мной Courvoisier, присланного издалека любимой, неожиданный всплеск чувств среди зимней ночи и три недели бессонной боли потребовались, что бы закончить этот сонет.
       Правда, ерунда?

Сонет №5

Я в плену у своих стихов....
Отпечаток небывшего счастья,
В легким бреде горячечных снов,
Режет горло утраченной страстью.

Пусть декабрьская память сбоит,
Зимний день не длиннее, чем вечер.
Воспаленное сердце горит,
Память горечью счастье увечит.

Диким голубем кружится лист,
В хмурой осени радость калечу,
Злой балладой взрыдает артист
Про ночную вокзальную встречу...

Расстилая любовь, как рассвет,
В милом взгляде нашелся ответ...

Куда уехал цирк...?

      Поп-звезды много лет назад обозначили свои горести. Фальшивые вокальные рыдания по поводу, куда уехало то, куда их не пустят из-за изначальной убогости. Железнодорожное счастье.

      Странные аллеи в Сокольниках, сахарная вата на закуску к портвейну, лихие знакомства на колесе обозрения с криками из кабинки в кабинку...

      Спустя годы, деревянные лошадки, ироничное счастье моих ребятишек в ЦПКиО имени Горького. Мороженое, невозмутимые верблюды и бешеные машинки на корте.

      Так давно все было..

      По прежнему сидят пары на осенних скамейках, по новому молодежь обнимается на пустых аллеях и только я смотрю на старые фотографии и не могу вспомнить встречу с любимой, потому что никогда не гулял с ней в осеннем парке.
       

Полет хромой вороны

      Все проходит.

      Как ни грустно, основная часть жизни проходит мимо нас. Исключая болезненно закоренелых эгоистов, наша жизнь в близких, которые живут своей собственной жизнью и наша, трепещущая чувствами жизнь, в них присутствует только в меру их любви к нам. Близкие - не обязательно люди. Это, родные до боли, сущности, которые живут внутри нас.

      Для некоторых это мохнатые котэ с бантиками или без оных, для некоторых - верный и любящий пес... Для некоторых - люди, которые нас покинули. Для некоторых - бутылка водки. Для совсем немногих - взаимная любовь. Неважно, кто это - дети, родители, любимый мужчина или женщина....

      Все несчастливые живут в прошлом. Все счастливые - в будущем. Потерявшие все - в бессмысленном, однодневном настоящем.

                                                     * * *
      Немногие могут взлетать, как хромая ворона на этом снимке.

Первые следы

     Я дичаю. В бессоннице просыпается мохнатый и жилистый зверь. Он ворчит и стремится на волю.

Мне опять не снятся сны. Сегодня я забыл о траве. Сегодня ко мне пришел снег. Новый снег этого года.

     Сегодня я ходил ночью босиком по настоящему зимнему снегу. Застарелый радикулит сводит поясницу и ногу тянущей болью. Неважно. Я опять, как в детстве иду, сминая голыми ногами леденящий снег. Он пушистой шубкой лежит на ступенях крыльца. Нетронутой пуховой периной покрывает дорожку из плоских камней... Прячет так и не пожелтевшую зелень травы, укрытую тонким слоем ноябрьского снега. 

     На противоположной стороне планеты в укромных уголках прячутся кусочки красной осени. Я стою, задыхаясь от леденящей и сладкой боли в ступнях. На пальцах ног тает нестойкий снег. Я так люблю возвращение. К жизни, к любви, к сумасшедшей и глупой буре чувств.

     Первые следы новой зимы.

Несонет № 22

Иней по утрам покрывает бессмертно зеленую траву. Время ненаступающей зимы.

У меня есть сон,

Только в нем нет меня.

У меня есть ночь,

В которой нет дня.

У меня есть день,

Только солнца в нем нет, 

У меня есть ночь,

В которой лишь бред...

У меня весна

С желтой листвой,

У меня жена,

Она не со мной.

У меня вечер спит,

Синим инеем сна.

Мое сердце горит,

С крепким виски до дна.

У меня есть любовь,

С сединой на висках.

Память выплеснет кровь

На осенних листах...

Жизнь проходит легко,

Как дыханье весны.

Далеко, далеко...

Все безумные сны...

Дырки от пончиков

    Жизнь прихотливо дарит события, мимо которых мы пробегаем в суете, не замечая их подлинного значения. Десятилетия назад, молодые и резвые, мы набирали в советских кафетериях громадные пакеты с пончиками и бессмертный кофе с молоком в граненых стаканах. Обжигались, поедая раскаленные, румяные круглые куски жареного теста в комках сахарной пудры и запивали теплым кофе.

    Почему то всегда было именно так, пончики - горячие, а кофе - еле теплый, с привкусом свернувшегося молока. Зато было весело и всегда не хватало слишком маленьких пончиков на всю компанию, сколько бы их не брали.

    Во второй половине октября этого года, в разгар золотой осени, меня занесло на ВДНХ. Отсняв некоторое количество сюжетов для статьи о новой камере, вышел к уличному кафе и увидел ПОНЧИКИ! Горячие, воздушные и в сахарной пудре. Собственно, хотел только кофе, но не удержался и решил себя побаловать.  Обжигающие, румяные обрамления фольклорных дырок и бумажный стаканчик с действительно горячим кофе. Пустые столики возле павильона, редкие прохожие и ярко-желтые праздничные каштаны вокруг. 
    Осень, пасмурно и сыро. Как и положено, разорвал пакет, предвкушая полузабытый вкус. Закурил, давая остыть вкусному... Не хватало только веселой компании, оставшейся в прошлом. Пока я копался в давно минувшем, современное напомнило о себе мгновенно. На синий столик с рекламной надписью прилетели нахальные "гонцы". Делегаты от местной воробьиной стаи. Им было наплевать, горячие пончики или уже остыли. Я не стал их разгонять. Быстренько цапнул себе свою долю и смотрел, как обнаглевшие пернатые делят мою вкусноту. Для начала толпа на столике, вопя и толкаясь, совместными усилиями уволокла один пончик вниз. Я боялся шевельнуться, но все же вытянул фотокамеру. Тем временем и второй пончик отправился туда же, на асфальт к несмелым, которые тусовались, не решаясь забраться на стол. Дележка награбленного напоминала прошлогоднюю Манежную площадь.
    И вот тут пернатые гопники охамели настолько, что начали щипать честно обкусанную мною еду. За этим занятием я их и заснял. В конце концов, воробьи выдернули из пальцев остаток ностальгического пончика и продолжили битву за блага без меня. Нормальные мелкие российские демократы. Я забрал стаканчик с остывшим кофе, на который воробьиная кодла не позарилась и ушел к фонтану с позолоченными женщинами. Сел на скамейку, смотрел на облезлое великолепие и с сигаретой размышлял о своей смешной жизни.
     Все как всегда. Из приобретенных благ, в силу моего мягкосердечия, мне достались три дырки от каждого пончика и честно съеденная половинка.

     Не жалею, мне понравилось кормить птичек.

     А потом я разбудил самого лучшего на свете человека на другом конце планеты и показал по скайпу золотую осень. Вполне может быть, что самое ценное в нашей жизни - дырки от пончиков.

Осень моей весны.

Золотая осень закончилась. Она длилась недолго, меньше, чем бабье лето.

     
Всего пару недель.
Из этих совсем коротких дней только один будет помниться долго. Может быть дольше, чем оставшаяся жизнь. В этот день я подарил любимой утраченную на долгие десятилетия осень. Подарок вернулся ко мне туманной прохладой золотых каштанов, горечью прожитых лет, терпким вкусом коньяка и голосом, звучащим из весны в моем сердце.
Я полюбил осень.

Осень..

Для всех осень - золотая.
В крайнем случае серая и промозглая. Для меня осень - синяя. В ней глубокая синева ранней ночи. Осень - время утрат, время похорон мамы, время расставаний с любимыми. Время одиночества.

Время поминальных рюмок, больничных палат, промокших ног и дождя, прячущего слезы на лице. Время горьких провод навсегда.

Осень.

Жизнь коротка...

    В тумане воспоминаний теряется момент рождения и немногие памятливые возвращаются к нему в моменты температурного бреда. Чувствовал ли Я боль разрыва пуповины? Не помню... Как не помнила и моя мама. Мои самые ранние воспоминания несут с собой сладковато-обволакивающий ВКУС и дрожащее счастье в подушечках пальцев... зудящий все тело и рот, восхитительный восторг... До сих пор сводит спазмом счастья горло и жжет огнем губы вкус и аромат жизни, сладковато-восхитительно-молочным потоком льющийся по всему маленькому телу. Я до сих пор маленький.

Не всегда.

Мне повезло.
Когда я понял, что жизнь истрачена впустую, мой младший ребенок сказал: "Папа, все хорошо." Я уже не знаю, спустя два года, о чем говорил сын, и теперь боюсь спросить... однако жизнь повернулась еще до этого вопроса-ответа.

Я живу!

Все заблуждения моей жизни обернулись леденящей душу мудростью. Многолетняя боль воплотилась в запредельном счастье, о котором не стыдно поведать миру.

Я живу!
Моя любимая со мной!!!
Я с трепетом узнал, что была всегда.

Как извилисты жизненные пути...

Как молоды мы были....

    С детства моему поколению знакомы слова великого пролетарского поэта... резкого тусовщика по современным понятиям.

 "У меня бегут года, будет мне семнадцать..."

    Года пронеслись ошалевшим галопом и только спустя десятилетия, глядя в утреннее зеркало и пытаясь понять, кто смотрит оттуда мутным взглядом из отечного лица, приходит запоздалое желание невозможного.

Хочется обратно в семнадцать.

Ничего необычного, хриплый голос кумира юности с магнитофонных катушек рвался туда - в "семнадцать" в более раннем возрасте и тогда, в двадцать, было не очень понятно, что он там потерял. Да и вообще, мало ли что творится в голове поэта?

Возвращение в "СЕМНАДЦАТЬ" реальнее чем все думают.
Плевать на мутный взгляд из зеркала, на утраченное либидо и утренние таблетки!
Плевать на горькие морщинки, гипертонию и снисходительные взгляды гладкокожих юнцов.
Они уже потеряли свои "семнадцать"и, возможно, не захотят их искать.
Теперь я снисходительно смотрю на них. Мои "СЕМНАДЦАТЬ" со мной.
Навсегда.

Жизненный путь?

Я пришел в этот мир голым, мокрым и кричащим. Спустя полвека я большую часть времени одетый, обычно сухой и время от времени пишущий. Уйду одетым, совершенно сухим и молчащим. 

Луна...

    Вчерашняя ночь.
    Она уже прошла, но ее след еще долго будет свежим. В небе полная луна. На нее реагируют не вовремя родившиеся мужчины, все женщины и любые волки и собаки. Даже мелкие, изуродованные человеком для дамских забав, живущие многократно ускоренной жизнью, помнят чарующий свет ночной хозяйки, острый запах убегающего страха и освобождающий простор темноты.
    Я родился на прибывающей луне и полный лик ночной владычицы действует на меня одуряюще... Хищные инстинкты подбивают куда то бежать, высоко поднимая голову. Ноги сами чувствуют встречающую их землю и несут вперед в обманчивых тенях призрачного лунного света.

     Сегодня луна уже ущербная. Я вечером разговаривал с собаками, которые живут рядом со мной. Алабайка Феня, американский бульдог Вита, лихая мелкая Муму, пожилая мудрая ротвейлерка Ева и необыкновенно крупный родезийский риджбек Билл - вожак, глава сучьей стаи. Они понимают много человечьих слов, но на восходе луны с ними лучше говорить горловыми звуками чувств, понятных всем живым. У них у всех очень нелегкая судьба и исковерканная забывшими себя людьми жизнь. Они не такие, как мы. Псы не принимают логические и выверенные в значениях конструкции наших слов, они не верят вспученным уродливой опухолью человеческим чувствам, они слышат незатейливый голос обнаженной души. Мудрый шарпей Раджа, закончивший земной путь в минувшем году, научил меня слышать их простые и древние души, помнящие времена, когда человек еще был юным и чистым в своей первозданной жестокости.  Они не приемлют извращенные самомнением и себялюбием человеческие чувства. Они жаждут любви и платят за нее нерасчетливой верностью.

    Я кручусь с ними в простой игре, припадая к земле и вздымаясь в прыжке вверх... Клацают перед лицом игривые и клокочущие кипящей жизнью оскаленные зубы. Металлический звонкий лай огромного Билла, недовольного упущенной лаской, низкий рокочущий инфразвуком рык ротвейлерки Евы, звонкий и бесшабашно радостный лай просящейся "на ручки" мелкой Муму. Все смешивается в живом безумном вихре, в который радостно врывается, сияя улыбчивой акульей пастью, широченная бульдожиха Вита. Они такие разные и такие искренние. Мохнатая и ласковая алабайка Феня со стороны высказывает недовольство шумом, но тоже с удовольствием пытается свалить меня в снег, кося лукавым взглядом. Луна слепящим кружком ползет в густой синеве чистого ночного неба, я припадаю к взбаламученному многими лапами сугробу и выпускаю из саднящего горла пробирающие до зуда в костях первозвуки. Стая отскакивает назад, припадая на передние лапы и взрывается возмущенным и понимающим лаем. Они пытаются, перебивая друг друга, сообщить что то важное, но я не понимаю их умом, инстинктивно отвечая руладой перекатыващегося в горле звука.

    Ночь - время разговора с жизнью. Ночь - время, когда слабые испуганно прячутся под броней одеяла. Мы дети ночи... ночи, которая дарит сладкую истому любви... Безумный и слепой, для забывшего свою суть человека, бег под полной луной... Рвущийся из опаленных, захлебнувшихся холодным воздухом легких сдавленный крик. Волчья песня, пугающая и зовущая...

    Ночь - время сильных, ищущих пути. Ночь не понимает человечьи слова. Обжигающий последними морозами воздух и купание в сыпучем снегу, оскаленная, раскаленная жгучим дыханием клыкастая пасть и ревущий почти беззубым ртом человек...

      Они не дикие, так же, как и я.
Просто они помнят больше чем люди. Я тоже вспомнил больше, чем хотел. Луна...

Ошметки памяти

    Несколько дней подряд засыпал ночью и даже немножко добирал днем. Пробуждаясь с тяжелой головой был, тем не менее, безмятежно счастлив - сон вернулся! Рано радовался, сон принес видения, которые я не ждал. Далекие от текущей реальности, они возвратили в память куски утраченного прошлого.

    Они совмещаются жестоко и причудливо... Раннее детство с первыми словами, покинутый дом, первые поцелуи в холодной мокрой майке на Ивана-Купала... Маленький сверток первой дочери и недели бессонных ночей в больничной палате, когда нас с детьми настигло несчастье. Обошлось. Все было косо и криво, но обошлось. Были отданы все силы и чувства, плата собой, еще не зная за что. Бесконечные секунды искупления стоят всей жизни. Горечь потерь опередила реальность. Я грешил, зная, что вину не искупить. Предательство искупается неотвратимостью жертвы. Карлик Лагерквиста живет в каждом из нас и только в немногих он открыто живет своим детским и безвременным басом.
   Обнаженная в своей бесстыдности Маргарита важней и значимей Мастера. Все знают, но навязчивая популярность сериалов заслоняет бессмысленность короткой жизни. Мы меняем жар сердца на удобную спесивость кредиток. Необретенная любовь пытается спрятаться за подарками, полученными за обоюдное предательство.
    Только один мужчина - только одна женщина? Все давно не так... Любимые живут с нелюбимыми. Ищем невозможное, отдавая себя временному и недостижимому.
    Я в очередной раз схожу с ума в безнадежных попытках вернуть утраченное. Память подводит меня и я уже не доверяю воспоминаниям. Смысл и правда жизни возникают в незабытой преданности и детях. Хотя бы у немногих.

Чужие люди вокруг делают бессмысленной самую долгую жизнь.

Об именах

    В моем, уже давнем детстве, столкнулся с совершенно возмутительной ситуацией. Пока учился в начальной школе, привык, что ко мне обращаются исключительно по имени, которое мне страшно нравилось. Учитывая, что тогда мое обаяние заметно превосходило нынешнее, был удостоен самых разных уменьшительно-ласкательных  вариантов своего имени. Однако, перейдя в пятый класс, про собственное имя вспоминать почти не мог. Немудрено, в классе было четыре Александра, восемь Владимиров, три Петра и шесть Сергеев. Остальных мальчиков было ничтожно мало. Один Игорь, один Миша и один Коля. Точную пропорцию девочек уже не помню, но в основном это были Людмилы и Елены. Я сидел за одной партой с Татьяной, спереди и сзади были Нины. Ничего не имел против, однако вплоть до восьмого класса даже девочки звали меня только по фамилии. Чего то особенного в этом нет, но когда на интересную записку с надписью "Сереже С." претендуют сразу трое, это немного напрягает. Естественно, у всех были клички, но мне не нравилось, что меня зовут неправильно выдуманным прозвищем. Бился, как берсерк, разбивая носы и кулаки. Особого эффекта не было, начали окликать, соблюдая дистанцию.

    Пришел другой возраст и жил я уже в других местах, общаясь уже не только со сверстниками. Увидел, что каждое поколение переживает массовые нашествия Андреев, Машек и Дашек, Артемов и т. д.. Даже порадовался, что среди молодежи тезок стало поменьше. Тем более, что лет с двадцати меня почему то все чаще стали величать по отчеству.

    Когда пришло время подбирать имена собственным детям, меня очень поддержала жена, которой тоже не хотелось называть ребятишек модными именами. Нам удалось тогда подобрать привычные слуху и не очень распространенные имена, которые и по звучанию нам очень нравились. Спустя некоторое время обнаружилось, что именно среди их сверстников они не такие уж редкие, но все же в своих школьных классах они были единственными.

    На долгое время вопрос имени меня перестал интересовать, но в 2002 году вдруг оказалось, что в относительно небольшом коллективе вдруг образовалось девять Сергеев, включая начальника. Диапазон возрастов - от 18 до 47 лет. Более того, в своем окружении до сих пор наблюдаю ненормально большой процент тезок.

    Хорошо хоть однофамильцев мало.

Миражи города на Неве

    С детства хотел очутиться в Ленинграде. По детским ощущениям, он был неразрывно связан с безумно далекой Москвой. Впрочем из родной, бескрайней Сибири все казалось очень далеким. В шестнадцать лет, пересекая страну вдоль, более всего был удивлен тем, что из одного места, где живут люди, можно увидеть другое. Европейская Россия показалась мне тогда тесной.
    Впоследствии, когда уже жил за Кавказским хребтом, очень любил уйти в горы и часами смотрел на необъятный простор с селениями и городами, тающими в воздушной дымке. Над горизонтом висела в невообразимой дали пара Араратов, большой и малый. Великолепная страна моей юности так и не стала для меня родной, хотя и чужой быть перестала. В конце концов, уезжая и возвращаясь, я вернулся в Россию и вновь не на свою родину. Родина осталась в далеком детстве и родительского дома в Сибири нет. На долгие годы меня притянула Москва.
    Здесь я женился и вырастил детей. Москва приняла большую часть моей жизни и стала совсем родным городом. Здесь я испытал счастье, здесь же я узнал, как может быть плохо. Я работал, жил очень насыщенно, приобрел и потерял многих друзей и не сумел завести врагов. Москва стала моим городом и хотя я часто ее ругаю, все же люблю больше, чем любое другое место. Пару десятков лет я вообще не пересекал границы Московской области. Я побывал в разных концах нашей страны, поездил немного по заграницам, но мне так и не удалось увидеть Ленинград, о котором мечтал в детстве.  Не сложилось, хотя много раз приглашали друзья и знакомые.

16 октября 2009 года.

    В середине октября 2009 года произошло странное событие. После очередного невыездного десятилетия почти случайно поехал в вольную командировку в Санкт-Петербург. В известной японской фирме вдруг обнаружилась вакантное место в команде, выезжающей на выставку и каким то образом туда пригласили и меня. На один день. Мне не удалось познакомиться с Ленинградом, но судьба все же свела меня с Санкт-Петербургом.

Белое безмолвие

    В Подмосковье выпал снег и уже не раз. В лесу тишина и все вокруг усыпано слепяще белым снегом, отчего то, что осталось, кажется совсем черным. День заметно удлинился и уже не переходит из рассвета в закат. В первый раз за много дней вышел на прогулку не среди ночи. Днем слегка светило солнце и в небе мелкими кусочками пробивалась голубизна.

    С утра много читал, ел порошки, кашлял и одуревшая от болезни голова запросила свежего воздуха. Оделся тепло, вышел на улицу и потихоньку потащился в заснеженный лес. Воздух был не слишком холодный. Я расталкивал ногами пушистый снег и шел по засыпанной лесной дорожке, вдыхая пьяняще чистый воздух. Стоя по колено в снегу, смотрел вверх на прогнувшиеся под снежными валиками ветви и вспоминал таежное детство, слушая тонкую и необъятную тишину. Где то вдали что то поскрипывало в недвижном воздухе и было хорошо и покойно.
    Гул низко летящего вертолета разрушил очарование момента и сразу стали слышны проезжающие вдалеке за лесом автомобили и мое сиплое дыхание. И мысли стали совсем другими. Внутри жестким ритмом зазвучали собственные стихи, написанные в часы душевных потерь.

    Я в плену у своих стихов. Они все время возвращают меня к утраченному.

    Долго стоял, курил, обжигая злым дымом верхушки легких и стряхивая пепел на девственно чистый снег. Жгучая обида медленно колыхалась внутри, постепенно заполняя жаром сердце. Оттого, что обижаться не кого и не на что, легче не становилось. Все внешние звуки давно затихли, гулкий стук сердца и свист воздуха в груди заполнили окружающую тишину. Холодный воздух, тишина и белый снег вокруг. Пустота в душе и пустота снаружи. Дом совсем рядом, но вокруг все равно холодная белая необъятность. Я вырвался из плена нахлынувших чувств.

    Впереди еще целая жизнь. Наверно не такая долгая, как позади. Неважно. День последний начинается так же, как день первый.

Памяти шарпея

    Я признателен людям, так живо среагировавшим на мои слова о необычайной собаке, ушедшей из жизни недавно. Я признателен моим читателям, разделившим мою душевную боль и тоску. У меня еще не было так много посетителей ни на одном из постов моего блога. Я удивлен и бесконечно признателен вам за это. В течение суток не было минут, чтобы кто нибудь из вас не читал мой короткий предыдущий рассказ об Асакти Радже.

    Его имя - Раджа, но мне всегда хотелось его уважительно называть с именем линии/династии. Мы в разговорах выдумывали разные ласкательно-уважительные имена, которые он воспринимал как наши человеческие глупости. Мне хочется рассказать вам всем о том, какой это был ПЕС. Боюсь, что мне это будет не под силу. Я ведь провел с ним только чуть больше трех месяцев из пяти с половиной лет его жизни.

    Мы впервые встретились с ним полтора года назад и общались чуть больше недели. Спустя год я встретился с ним вновь. За это время многое произошло в моей жизни. Я пережил тяжелую болезнь и приехал к моим друзьям за чистым воздухом. Раджа встретил меня просто - встав на задние лапы, он обнял меня передними, мягко и бережно прижав мое запястье своими акульими зубами. Из города мы уехали на дачу под Волгоградом, где и провели все лето до осени. Раджа учил меня заново подолгу ходить, с бесконечным терпением поджидая, пока я отдышусь. Он вытаскивал меня на крутом подъеме с берега Волги, со снисхождением и сочувствием оглядываясь на слабосильного И.О. хозяина. Он контролировал территорию дачи долгими бессонными для меня ночами, с укоризной глядя мне в глаза, когда я падал духом. Он шалил по своему, по собачьи, заставляя меня удивляться, как существо с таким мудрым и пугающе проникновенным взглядом может быть таким ребенком-зверем. Раджа вновь научил меня пониманию ценности каждой секунды жизни и помог проснуться утраченным за время гипоксии воспоминаниям.

    Я не склонен очеловечивать животных, скорее я склонен считать, что люди своим расистским антропоморфизмом оскорбляют других живых непризнанием их особого разума. Мы, люди создали другие виды живых существ, в своей самодовольной гордыне считая их предназначенными для выполнения наших прихотей. Как многие родители считают своих детей неразумным продолжением себя. Они другие, наши спутники. Они наши дети и они живут с нами и ради нас своей собственной жизнью, проходя свой, непостижимый для нас путь.

За тех, кто в пути...

Я хочу пожелать удачи тем, кто сейчас в пути. Неважно по каким причинам они сейчас в дороге.

Может они едут туда, где их никто не ждет.
Может быть, они едут к себе домой.
Может быть они никуда не едут, но все равно в пути.

Асакти Раджа

    Три недели назад умер пес.

Я провел с ним лето на берегу Волги. Он заботился обо мне три месяца и помогал выздоравливать, выводя меня на долгие прогулки. Великолепный древний шарпей Асакти Раджа. Он разговаривал со мной, явно понимая меня лучше, чем я его. Мне кажется, что самый древний праязык состоял только из горловых звуков и смысл очень менялся в зависимости от высоты тона. Я научился воспроизводить некоторые сложные звукосочетания, так и не понимая своим человеческим разумом их смысл. Теперь, когда я говорю их знакомым собакам, они крайне живо реагируют на них, нервно пытаясь что то мне сообщить. Раджа пытался повторять и человеческие слова, но голосовой аппарат не позволял это сделать достаточно внятно. Я провел с ним много бессонных ночей и он делил со мной мою тоску, по мере сил объясняя, что не нужно выдумывать всякие человеческие глупости.

К сожалению, не очень хорошо видно. Раджа разглядывает свой свежий портрет на экране компьютера.

В нем сочетались необычайные качества - древняя мудрость, прячущаяся в глубоких нечеловеческих глазах, по детски необъятная способность радоваться, абсолютная целеустремленность собачьего вожака, сочетающаяся с необыкновенным достоинством. Я горжусь тем, что был в числе его близких и мне досталась небольшая доля его любви.